Поддубный Сергей Яковлевич
 

Родные Сергея Яковлевича чудом сохранили во время войны те фотографии, которые он им прислал из города Кропоткин, где проходил военную службу.
Поддубный Сергей Яковлевич ушёл из жизни в январе 2011 года, похоронен в городе Россошь Воронежской области, где проживал последние годы своей жизни, на так называемом Итальянском кладбище. Военкомат поставил ему памятник с красивой фотографией. Да, человек жив, пока о нём помнят.
Как учитель истории (Сергей Яковлевич большую часть своей жизни трудился в Барсучанской семилетней школе, куда был переведён директором) он не мог не оставить воспоминания для детей и внуков. Не зря говорят: «Самые бледные чернила лучше самой хорошей памяти».
Отношение к казачеству в СССР  было не очень лояльным, но накануне Второй мировой войны в Красной Армии формировались казачьи части, в одну из которых был призван служить осенью 1939 года молодой директор Лознянской семилетней школы Ровеньского района Поддубный Сергей Яковлевич.
Воспоминания:
«Родился 5 июля 1915 года на хуторе Нарожин Воронежской губернии в многодетной крестьянской семье. Население нашего края – этнические украинцы. После революции 1917 года и распада Российской империи жили очень бедно.  Ходил пешком в семилетнюю школу большого соседнего  села Барсучье. Учился хорошо и после окончания  школы поступил в Россошанское педагогическое училище, которое закончил в 1938 году. Был направлен на работу в село Лозная, в настоящее время Ровеньского района Белгородской области (область была образована  в 1954 году). Начал работу в должности учителя, но через несколько месяцев был назначен директором школы.
Мою педагогическую карьеру прервал призыв на службу в ряды Красной Армии  осенью 1939 года.   Служил в городе  Кропоткин Краснодарского края в казачьих частях.  На службе  в Северокавказском  военном округе  обучился многим специальностям.  На втором году службы попал в артиллерию, был командиром зенитного артиллерийского орудия. Вступил в ряды ВКП (б). В начале Великой Отечественной войны, 9 июля 1941 года, естественно оказался на фронте. Сейчас, с высоты прожитых лет, считаю, что началась война вопреки желанию  немецкого народа. Её развязала нацистская партия во главе с Гитлером. Война принесла неимоверные страдания и жертвы не только народам моей Родины СССР, но и немецкому народу, а также всем народам, втянутым во Вторую мировую войну.
Как известно, начальный период Великой Отечественной  войны был неудачным для Красной Армии по многим причинам. Это и  политические репрессии против тысяч командиров разного ранга, и фактор внезапности  вероломного нападения, и многое другое… Целые дивизии попадали в окружение и в плен. Не избежал этой участи и я.  Храбро сражался, даже был представлен к награде за сбитые немецкие самолёты, но не получил её, так как  моя  часть после тяжёлых боёв под Ельней осенью 1941 года попала в окружение, и мало кому удалось из него вырваться. Будучи раненым осколком снаряда в  руку,  попал в плен, чудом выжил: победили молодость и твёрдый характер. После освобождения из плена, пройдя строгую проверку,  вернулся к своей мирной профессии, хотя был назначен не в ту школу и не на ту должность, с которой начинал свою трудовую деятельность. Сказывалось недоверие к тем людям, которые были в плену.
Внезапное нападение Германии на нашу Родину создало для нас неимоверные трудности, и мы вынуждены были отступать, неся большие потери. Но,  несмотря на все тяготы, порождённые войной, мы верили в нашу победу. За первые 3 месяца войны был 2 раза ранен. Первый раз это случилось в  октябре 1941 года. На наши позиции налетело 67 бомбардировщиков. Как командир зенитного орудия не оставил своих товарищей, перевязав рану. Тогда мы сбили 9 самолётов. За этот бой 3 солдата нашей батареи, в том числе и я, были представлены к награде. Но получить награды никто не успел. В районе Вязьмы и Ельни наши войска попали в окружение. Я был ранен второй раз. Партийный билет пришлось закопать в лесу, так как  понял, что нам грозит. 10 октября 1941 года я, как и тысячи других красноармейцев, попал в плен. Для меня это было тяжелейшее испытание, в том числе и в плане морального состояния. Меня и тысячи других военнопленных  разместили в лагере вблизи города Могилёв (Белоруссия). Режим в концлагере был самым жестоким, бесчеловечным, направленным  на уничтожение пленников. Многие охранники были набраны из  коренного населения. Я от сотрудничества отказался. Был дважды жестоко избит, получил травму головы. Впоследствии, в 1942 году, открылись болезни лёгких и язва желудка. Раненую руку, естественно, никто не лечил, и она в локте срослась неправильно, с тех пор не разгибается. После освобождения  я так и не был признан инвалидом  войны (не было справки о ранении). Но кто бы её дал? Такая была у нас система.  Тогда, в Могилёвском концлагере, погибли тысячи и тысячи военнопленных. Когда наступила зима, каждое утро десятками и сотнями вывозили мёрзлых людей за пределы концлагеря.
В конце марта 1942 года я вместе с другими несчастными пленниками был вывезен в Литву – сначала в Каунас, потом в Вильно. Раны, простуды и болезни от них продолжали мучить меня. Затем нас вывезли в саму Германию. Справедливости ради, надо сказать, что здесь уже не было столь жестокого обращения.  В охранниках были не фашисты, а простые, в том числе и пожилые немецкие солдаты, которые имели сострадание к нам, невольникам.  Но к этому времени у меня усилилась болезнь лёгких – туберкулёз. Меня отправили в лечебный пункт, взвесили: я весил 42 кг вместо 72-х,  как было в мирное время. Врачи сказали, что есть надежда на выздоровление, так как болезнь не наследственная, а полученная от побоев и простуд. Подлечили простуженные почки.  Медикаменты и немного улучшенное питание помогли, и,  конечно, молодость сыграла свою роль.   В Германии содержался в лагере Лингензальц,  в лазарете Эйзенах находился две недели.
 Весной 1945 года нас начали перегонять подальше от наступающей Красной Армии на запад. Сопровождали нас пожилые конвоиры  и совсем юные подростки. По пути зашли в какую-то деревню. Запомнилась одна  женщина, которая пригласила меня в дом, чтобы покормить.  Её крестьянский двор напомнил мне родину. В сарае сидела наседка с цыплятами, горела электрическая лампа, и цыплята грелись возле неё.
 Было неизвестно, что будет дальше с нами. В середине апреля (этот день запомнился) мы увидели, что наши конвоиры бегут и переодеваются в гражданскую одежду. Потом мы увидели американскую танкетку. Американцы нам сказали, что мы свободны и можем идти куда хотим – хоть дальше на Запад, хоть возвращаться назад. Многие возвратились в советскую зону оккупации поражённой Германии. Сказывалась тоска по родным и близким, по Родине. Я считал, что надо идти к своим, возвращаться на Родину, где не был почти семь долгих лет.
Советским  командованием мне было поручено составлять списки. Я записывал анкетные данные, место жительства, и был рад встретить земляков, например, Гайдамаку из села Барсучьего. Фильтрацию прошёл нормально: не все сотрудники КГБ были несправедливыми и жестокими. Позже я узнал, что Сталин говорил о пленных (а это почти 5 млн. человек): «У нас нет пленных, у нас есть предатели!». В результате, многие военнопленные из одних лагерей попали в другие лагеря  – советские.
Я возвратился на свою малую  родину к августу 1945 года. Моя старшая сестра Мария кормила грудью маленькую дочку Раю и от неожиданности уронила её на пол: она меня уже считала погибшим. Но я выжил, можно сказать, чудом. В Ровеньках пошёл в отдел образования, чтобы мне предоставили работу по специальности. Но в Лозной место было уже занято, и мне предложили работу в школе  в селе Ерёмовка, правда, это была не руководящая должность:  отношение к бывшим военнопленным было подозрительное. В Ерёмовке я познакомился с молодой учительницей Лемешко Анной Матвеевной, которая стала любимой спутницей моей жизни».
 

Материал подготовлен: Слетина Анастасия,
7 класс